«Маленький принц»
«По его виду никак нельзя было сказать, что это ребенок, потерявшийся в необитаемой пустыне, вдалеке от всякого жилья. Наконец ко мне вернулся дар речи, и я спросил:
– Но… Что ты здесь делаешь?
И он опять попросил тихо и очень серьезно:
– Пожалуйста… Нарисуй барашка…
Все это было так таинственно и непостижимо, что я не посмел отказаться.
Как ни нелепо это было здесь, в пустыне, на волосок от смерти, я все-таки достал из кармана лист бумаги и вечное перо. Но тут же вспомнил, что учился то я больше географии, истории, арифметике и правописанию, – и сказал малышу (немножко даже сердито сказал), что не умею рисовать. Он ответил:
– Все равно. Нарисуй барашка.
Так как я никогда в жизни не рисовал баранов, я повторил для него одну из двух старых картинок, которые я только и умею рисовать – удава снаружи. И очень изумился, когда малыш воскликнул:
– Нет, нет! Мне не надо слона в удаве! Удав слишком опасный, а слон слишком большой. У меня дома все очень маленькое. Мне нужен барашек. Нарисуй барашка. И я нарисовал. Он внимательно посмотрел на мой рисунок и сказал:
– Нет, этот барашек совсем хилый. Нарисуй другого. Я нарисовал. Мой новый друг мягко, снисходительно улыбнулся.
– Ты же сам видишь, – сказал он, – это не барашек. Это большой баран. У него рога… Я опять нарисовал по-другому. Но он и от этого рисунка отказался:
– Этот слишком старый. Мне нужен такой барашек, чтобы жил долго. Тут я потерял терпение – ведь надо было поскорей разобрать мотор и нацарапал ящик. И сказал малышу:
– Вот тебе ящик. А в нем сидит твой барашек. Но как же я удивился, когда мой строгий судья вдруг просиял:
– Вот такого мне и надо! Как ты думаешь, много он ест травы?
– А что?
– Ведь у меня дома всего очень мало…
– Ему хватит. Я тебе даю совсем маленького барашка.
– Не такого уж маленького… – Сказал он, наклонив голову и разглядывая рисунок.
– Смотри-ка! Мой барашек уснул…
Так я познакомился с маленьким принцем».
«Военный летчик»
«…Ведь сейчас меня ничто особенно не тяготит. Теперь я уже не хотел бы, чтобы вылет отменили. А ведь, кажется, еще совсем недавно я об этом мечтал. Я думал: «Ларингофоны откажут. Мне так хочется спать. Пойду вздремну». И я воображал, с каким наслаждением буду нежиться в постели. Но в глубине души я все-таки знал, что отмена вылета не сулит ничего, кроме томительной хандры. Словно ждал какого-то обновления, а оно не состоялось.
Мне вспоминается школа… Когда я был мальчишкой…
– …капитан!
– В чем дело?
– Нет, ничего… мне показалось…
Ничего хорошего не могло ему показаться.
Ну так вот… когда я был мальчишкой, в школе мы вставали ужасно рано. В шесть часов утра. Холодно. Протираешь глаза и уже заранее томишься в ожидании скучного урока грамматики. И мечтаешь заболеть, чтобы проснуться в лазарете, где монахини в белых чепцах будут подавать тебе в постель сладкое питье. Чего только не вообразишь себе об этом рае! Вот почему, если я простужался, я нарочно кашлял чуть почаще и посильнее. И, просыпаясь в лазарете, я слышал колокол, звонивший для других. Если я притворялся не в меру, этот колокол меня сурово наказывал: он превращал меня в призрак. Там, за стенами лазарета, он отзванивал настоящее время: время строгой тишины классных занятий, сутолоки перемен, тепла и уюта столовой. Для живых, там, за стенами лазарета, он создавал насыщенное существование, полное горестей, надежд, ликований, невзгод. Я же был обобран, забыт, меня тошнило от приторного питья, от влажной постели и от безликих часов.
Нет, отмена вылета ничего хорошего не сулит…»