Имеет книги стихов: «Семь стихий» (1999), «День рождения» (2003), «Прихожанка» (2011), «Невода» (2016), «Гляжу в окно» (2017), “Очаровательный Принц” (2019).
Соавтор многих коллективных сборников и альманахов.
В 2015 году осуществлён совместный поэтический проект с известным российским поэтом Павлом Черкашиным – электронный сборник стихов о любви «Я тебя у неба отмолю».
Отрывки из книг:
***
Провинция реальная, неспешная
декабрьским утром скрипнет и вздохнёт.
Судьбинушка здоровая, безгрешная
в шалюшке под окошком, у ворот
кидает снег.
Пылают щёки розовым,
алеют губы в белой пелене;
непуганый снегирь на сук берёзовый
слетел, оставив стаю в стороне.
Смешная жизнь, смешная и желанная!
На лапах сосен снегу – только тронь!
Из бани выйдешь – и готова ванная,
И снежный душ лови, не проворонь!
А тишина! Безудержно-хрустальная.
Сквозь шелест ветра вдруг – церковный звон.
«Любовь моя – душа провинциальная!» –
мурлычет сердце, чувству в унисон.
***
Не торопись,
ведь мы с тобой летим,
за нашу осень, ту что я желала!
На крыльях облаков нам по пути
за неба золотые покрывала,
на дальний берег сути и судьбы,
за тот рубеж, где быть дано не многим…
Не торопись!
Крылатые дороги
нам в наказанье, кажется, даны!
***
Благословляю тишину,
и утро накануне света,
и кофе только что согретый,
и ложку сахара – одну.
Едва дышать, не торопясь,
следить, как истечёт минута,
и время сдвинется как будто,
но только не вперёд, а вспять.
И всплеск души запечатлеть
рука потянется к тетради,
и осторожно, Бога ради,
за окнами начнёт светлеть…
***
Опускаясь в тоску и печаль
за весь род до седьмого колена,
просыпаясь и счастья, и плена,
устаёшь о себе понимать.
Устаёшь от своих “совершенств”,
от любви не такой, как хотелось,
и, слоняясь по дому без дела,
очень остро почувствуешь, где
жизни шар превратился в мираж:
год и месяц, число, даже время.
Было солнце – настало затменье,
только свет золотого пера…
Строки жили на фоне листка,
чередой откровений пронзали,
но осотом по слогу печали
прорастала мятежно тоска.
Опускаясь в тоску и печаль,
просыпаясь и счастья, и плена,
за весь род до седьмого колена
“…буди мне…” отвечать!
***
Мы не ведали дедов,
не знали отцов,
мы себе их придумали,
и не жалелось:
отсечённые корни
отцов-беглецов,
бесфамильное тело.
Наши матери
тихо сходили с ума,
забывая своё назначенье,
повторяя, как заповедь:
“Что нам тюрьма да сума,
деньги делают поколенье!”
Мы не ведали правды,
но сердцем глухим
обрели сокровенное зренье:
мы стоим,
перед Всеми Святыми стоим,
за Россию стоим –
на коленях!
ЛЮБОВЬ
Научи меня, Господи, жить!
Чтоб не так, как живу сейчас,
чтоб тебе каждый миг служить,
чтоб тобой каждый день венчать…
Мимо, мимо идти людей,
и не ведать значенья их,
и Тебя узнавать везде
(пусть и лют человек, и лих),
и по Образу Твоему
строить дом, и семью, и мир…
Неужели не быть тому?
Научи прошу, не томи!
Ты велик и неведом мне –
укажи где путь, и пойду,
станет мизерное крупней,
и неверное – на виду.
Дай почувствовать раны Твои
через многие веки вех,
и принять Твоё Слово и…
Хватит ли Одного на всех?
***
“А о любви прочтём или напишем”, –
сказала я когда-то сгоряча.
И вот пишу, пишу не понаслышке:
любовь – воспламенённая свеча!
Она горит, пространство осветляя,
потрескивая, плавясь и шурша.
Горит во мне и жизнь мою меняет,
и удивленьем полнится душа.
***
Зацепило.
Виа Долороза –
Скорбный Путь распятого Христа.
Замолкает, угасает проза,
первый шаг я делаю из ста…
К солнцу опрокинутое Небо –
Троицей единожды Один
в крестный путь по Виа Долороза
Православный шёл Христианин.
***
И обрывалась памятная нить,
таинственно, но верно угасала.
Тень времени плыла в толпе вокзала.
Кто остановит? Не остановить!
Растаяло за радугой стекла
знакомое до боли очертанье.
Как позднее немое осознанье,
за каплей капля на ладонь стекла.
И облекалась в чёрную фату
пустыня сердца, мучимая жаждой.
Тень времени меня спасла однажды:
прощенье – сердцу,
прошлому – мечту.
Невода
Нет, не жаль, что люблю, не жаль
Моя грусть – не твоя печаль,
моя боль – не твоя беда,
мои слёзы – вода.
Моя память – всего лишь сон.
Пробуждаюсь: а был ли он?
Целовались ли мы тогда?
Не вода.
Помнишь, как провожал-встречал?
Очень многое означал
Тот, единственный в жизни, раз –
без прикрас.
Жар, в автобусе толкотня,
у тебя на коленях я,
и волшебных ночей туман –
не обман!
Лёгким взмахом накинет сеть
спутник-время – пора стареть
и любить тебя, как тогда!
Ты – судьбы моей невода.
***
Возле звезды – звезда.
Очаровательный Принц:
Бархатный взгляд-махаон
Из-под ночных ресниц.
Млечная губ река,
Как же извилист путь!
Звёздного высока,
Милый, не позабудь.
Звёздная стает ночь,
Выйду в туман-росу.
Ваше высочество,
Боль и любовь несу.
Боль станет пылью звёзд.
Ну, а любовь – звездой.
Выпрямлюсь в полный рост:
«Небо, поплачь со мной!»
***
Не предавай меня и жизнь мою прими.
Разорван шёлк судьбы – на сердце рана.
Наверное, нас многое роднит.
Мы встретились, пускай не слишком рано.
Идём куда-то, не касаясь тем,
Молчим о чём-то, избегая прозы…
Дорога указует в темноте
На счастье, нам роняющее звёзды.
***
Мне снова хочется мечтать,
любить и верить.
Не вспоминать и не считать
свои потери.
В душе ли музыка звучит
от звёздных кружев,
О, Принц, ты важен для меня,
как прежде, нужен.
Смотри, горит твоя звезда,
нам свет наземный,
Лиха ли не лиха беда,
мой Принц наследный,
Очаровательный, прости
Служанку в белом,
Когда б ты знал, откуда я
к тебе летела.
Рвалась судьба, и шёлк трещал,
марался рваный,
Но в сто раз больше ныла боль
сердечной раны.
Дыша с тобою заодно,
ходить училась.
Меня спасла твоя любовь –
всё получилось.
***
Вот и осень, прощально
прицелилась в вечность,
И угар бездорожья
расплылся в фонарной звезде.
Легковесно-скрипучая тень от забора
ныряет беспечно,
Замирая на чёрной, блестящей воде.
Тишина… И туман –
распушился, как вата, –
расточитель надежд
и учитель утрат.
Заползает и жалит,
смываясь куда-то,
не встречая преград.
Ночью выпадет снег,
неприметная дата.
Но запомнится всё:
и звезда, и туман,
Потому что пришлось
уходить безвозвратно,
И любить
без ума…
Часы с кукушкой
Странные дороги у судьбы,
выйдешь к перекрёстку и заплачешь.
Покосились окна у избы,
видно дом покинула удача.
Ничего, что я сверну с пути,
в дом зайду и поживу немного.
Бабушка, лампадку засвети,
помолись за гостью перед Богом.
На ладони Божьей, на столе,
рыжики солёные, картошка,
и в дрожащей старческой руке
стёртая серебряная ложка.
Матушка, откуда ты взялась
и судьбу приветила чужую,
и до света утром поднялась,
растопила печь свою большую.
Мне под гул трубы спалось легко.
Кислый запах теста блинным духом
царствовал среди забытых снов.
Кот пришёл и песню спел над ухом.
Тикают старинные часы.
– Сколько лет живёшь,
скажи, кукушка?
Кот притих, вздохнул, отвёл усы
и свернулся шапкой на подушке.
Расскажи мне, бабушка, про жизнь.
Ничего не помнишь. Ну, и ладно.
Будем о погоде говорить,
о делах тебе одной понятных:
в городе живёт твоя родня,
никогда тебя не забывают,
приезжают, по два, по три дня,
пьют, едят, ну, в общем отдыхают.
Понимаю, мало чем помочь
можно пережившей век старушке.
Всё зовет к себе приехать дочь,
не осталось ни одной подружки…
Зажилась. Пора и на покой,
только Бог никак не прибирает.
И опять я плачу (Бог со мной),
бабушка молчит, не замечает.
В голубых, слезящихся глазах
затаилась близкая утрата.
Время остановит ход в часах,
ты, кукушка, будешь виновата.
Странные дороги у судьбы,
выйдешь к перекрёстку и заплачешь.
Далеко-далёко от избы
В город навсегда ушла удача.
***
– Разве ты виноват? Виноват!
Ещё как! Ты – один.
Снег не тает. Морозно. Зима.
Невысокий, седой гражданин
банку с клюквой устал предлагать
и понуро сидит.
– Виноват!
Быстрым шагом я мимо иду,
не спросив о цене.
– Винова… винова…
Звук шагов приглушил мягкий снег.
Не тревожь понапрасну слова,
детям клюквы купи,
мёрзнет зря пожилой человек.
***
Песочные часы сдались без боя,
бездумно и безвольно истекли.
Я дедовы глаза сейчас закрою,
не дописав ему всего строки.
Он очень ждал, но так и не увидел,
как плачу я,
и не пожал руки.
В молчании унёс свои обиды,
а я не дописала лишь строки.
Лежит листок ненужный на коленях.
Ненужный, кроме деда, никому…
Я называла деда дядя Женя
и не садилась вместе с ним к столу.
***
Запаха живительный глоток:
– Здравствуй, позабытое жильё!
Серый облетевший потолок,
пёстрое дешёвое бельё.
Вьюн разросся –
с пола до плиты
разбросал кленовую листву;
белые «невестины» цветы
повернули личики к окну.
Не хватает вроде бы кота,
но на старом кресле виден пух;
календарь оборван.
Свысока,
ходики умасливают слух.
Пианино у стены блестит,
а на нём, под лентою, портрет,
где мой друг, который был убит.
С той поры прошло немало лет.
Три иконы высоко в углу.
Я им тоже кланялась не раз,
умоляя Бога и судьбу,
возвратить ушедшего для нас…
Чайник лихо свистнул и притих,
чутко скрипнув, приоткрылась дверь,
на столе, накрытом для двоих,
рюмочка под ломтиком потерь.
– Наливай и выпьем за любовь,
за любовь, которая жива.
Перед Небом ты – моя свекровь,
перед Небом я – его жена.
КЛЁН
Из отчего дома,
внезапно, уехали мы.
Менялись квартиры
на лучше и больше, престижней.
А мне всё казалось, что Клён мой
дорос до Луны,
и я не узнаю его,
если только увижу.
Он вырос стихийно,
никто его там не садил:
под плотным,
высоким забором.
С балкона, сначала
я просто следила за ним,
по-детски, с задором.
Он выстоял, выгнулся
и напрямик,
макушкой, упорно
старался, как будто
быстрее расти,
коснуться балкона.
И чудо случилось!
По осени, после дождя,
я вышла, прищурясь,
вдыхая прохладное солнце,
взглянуть, как там Клён.
Клён, волнуясь, смотрел на меня,
и мне показалось,
смеётся…
Спилили его.
Он другим загораживал свет.
Туда, где он рос
допустили репей и крапиву.
Я отчему дому,
сквозь слёзы,
открыла секрет –
дневник пролистала ревниво.
До дней,
где хранился осенний привет
от юного Клёна.
Совсем не смеялся тогда он,
нет-нет!
Он плакал,
влюблённо.
***
Снова осень наступит,
наступит сентябрь оголтелый,
раззвездится в холодной ночи.
Мне моя невесомая жизнь надоела.
Что ты, сердце, молчишь?
И молчи.
Не подсказывай мне
ни судьбы, ни причала.
И дорогу одну лишь.
Одну.
Ту, которой ходилось сначала,
ту, в которой исходишь вину.
***
Так влюбляются, милая, слышишь!
И писать начинают стихи,
и других забывают мальчишек.
Дни бездумны, хмельны и легки.
И зовёт неизвестность в дорогу,
и берёзовый сок, как вино.
Только светит печально и строго
одинокое чьё-то окно.
Поцелуи, рассветы, туманы.
Как в романах: любима, люблю…
За окном ожидание мамы
охраняет невинность твою.
***
Ветер у дороги обласкает,
на прощанье пылью обнёсет.
Доченька ни в чём не упрекает,
на прощанье дарит василёк.
Сяду в переполненный автобус,
улыбаясь, слёзы облизну.
Кончился мой вдохновенный отпуск,
надо снова пополнять казну.
Василёк, оставленный в кармане,
символ боли предстоящих дней.
Бабушка её опять обманет,
скажет: «Завтра мы поедем к ней».
Вырастет моё дитя без мамы
и без папы, вырастет себе.
Василёк, засушенный в кармане,
не принадлежит уже траве.
МАЙСКИЕ ПРАЗДНИКИ
Непроизвольно вырвалось: «Родина!»
Остановилась. Молчу.
Май на дворе. Мною с детства усвоено:
“майские” – вот и кричу.
– Мальчик, другое совсем поколение,
что ты так смотришь? Иди!
Тётя вдруг вспомнила дедушку Ленина
и, что фашисты – враги.
Мальчик, иди и играй в Шварценнеггера!
Что ты уставился так?
Тётя не пьяная, тётя не вредная.
Этот платок? Будто флаг!
Хочешь отдам? Пригодится для Робина.
Мне он не нужен, возьми!
Тряпочный символ, представь – это «Родина»,
можешь карать и казнить.
Пусть, как в кино, всё взлетает и рушится,
дуй свою жвачку. Сильней!
Джинсовый мальчик, торчащие уши,
Родиной будешь моей?
ВОЙНА
Чужая речь звучит в дыму огней,
на языке врага мы слов любви не знаем,
с небритых щёк мы копоть отираем
и ненавидеть учимся сильней.
За что?
За то, что горстка избранных народом
достойна окруженья своего.
Меж истощеньем душ и недородом
растёт фальшивой власти существо.
И хмель, замешанный на красно-бело-синем,
оправдывает смерть твоих детей.
Ну, что ж, безмолвная Россия,
молчи и… пей.
***
Ты первым хочешь быть? Среди кого?
На всём пространстве призрачного счастья
ты не найдёшь ни горя, ни зловластья,
а если и найдёшь, то что с того?
Не пройден путь до смертного одра,
и час ухода никому не ведом.
И лучше уходить за кем-то следом.
Ты первым хочешь быть? Тогда пора!