От Камы к Вятке путь неблизкий,
Но, видит бог, преодолен.
Он сдан жандармом под расписку
И на постой определен.
Замечен был губернским светом
Его, меж саблями, приезд,
В гостиных всполошил при этом
Не однозначный интерес.
«Он статен и в столичной моде…»
«Но ссыльный, что ни говори!…»
И лопались, как на болоте,
Досужих толков пузыри.
Для «исцеления порока»
Себя блюди, служить изволь.
А канцелярская морока
Похлеще, чем зубная боль.
Скрипят заезженные перья.
Иной проситель обомрет –
И ошалело, как на зверя:
Чиновник взяток не берет!
Позднее скажет без опаски,
Как злоба гнет в дугу добро,
Как здесь узнал людей без маски,
Узнал российское нутро.
Как встретил в вятском захолустье
Товарищей – забыть нельзя! –
И сердце задохнется в грусти:
«Мои подснежные друзья!..»
Звенят острожные вериги.
По деревням голодный стон…
Он, поднадзорный, в пользу книги,
О почитанье книги он.
Да, сколько праздных и бравурных –
Давным-давно утрачен счет –
Их сказано – речей дежурных,
И будет сказано еще.
Но супротивна суесловью,
Не может попусту истечь,
Когда освещена любовью
И сердцем выстрадана речь.
Все в книге: страсть и сумма истин
С кровавым потом пополам…
Он окрестил обитель мысли
Кощунственно и свято: храм.
1974